Полномочный представитель президента России в Чеченской республике Валентин Власов
Ведущий Андрей Бабицкий

Наш сегодняшний гость - полномочный представитель президента России в Чеченской республике Валентин Власов. Вопросы ему задают Александр Евтушенко, корреспондент "Комсомольской правды" и Игорь Мольничев, корреспондент лондонской газеты "Экспресс". Ведет программу Андрей Бабицкий.

Валентин Степанович Власов родился в 1946 году, окончил архангельский педагогический институт и академию государственной службы при президенте РФ. С 1996 года сотрудник комитета по национальной политике Государственной Думы России. Первый заместитель полномочного представителя правительства в Чеченской республике. С октября 1997 года - полномочный представитель президента России в Чеченской республике. С 1 мая по 13 ноября 1998 года находился в чеченском плену как заложник. Женат, две дочери. В данный момент проходит курс реабилитации в ЦКБ города Москвы.

Андрей Бабицкий:

Валентин Степанович, первый вопрос мой по традиции. Я хотел узнать у вас, в 96-м году вы попали в Чечню, а до этого, насколько я понимаю, занимались ее проблемами в Государственной Думе. Скажите, вы попали туда как государственный чиновник, позиция на тот момент была такова, что чеченцы, все вооруженные формирования, с которыми воевала российская армия, российские подразделения, - это наши враги. Вы разделяли эту позицию, или у вас была какая-то своя?

Валентин Власов:

Я сразу отвечу, может быть, немножко в другой плоскости. Я вообще противник всего того, что связано с насилием. Поэтому, работая еще в областной администрации Архангельской области, когда эти события развивались в Чеченской республике, я тогда уже имел контакты с политиками в России, в Москве и звонил о том, что любая форма работы, все, что связано с насилием, никогда не принесет результата. Поэтому я никогда не ставил вопрос, кто из них враг, кто нет. Для меня вообще понятие "человек с ружьем" - это уже плохо. Взял его в руки мужчина, оно должно все равно когда-то выстрелить.

И даже если говорить о себе, то когда прошел процесс захвата меня, то на вопрос, который тогда задали преступники - если ли у тебя табельное оружие или нет, я сказал: у меня его не только нет, но я его никогда и не получал. То есть я его не имею. Для меня это принципиально. Если я буду иметь пистолет, я все равно из него когда-то выстрелю.

Андрей Бабицкий:

То есть можно резюмировать, что в российской администрации в Чечне было как бы два лагеря. Одни были за продолжение боевых действий, другие выступали за их прекращение?

Валентин Власов:

Ну, это по крайней мере произошло, и боевые действия были остановлены. И их нужно было остановить. Не остановил бы это Лебедь, остановил бы Сидоров. Сидоров не остановил, остановил бы Петров. Но то, что их нужно было остановить, это не обсуждаемый вопрос.

Александр Евтушенко:

Валентин Степанович, вы сейчас напомнили нам и слушателям о том, что вас захватили в качестве заложника. Когда это произошло, может быть, на следующий день или вскоре после этого вам стало вменяться чуть ли не в вину, что вы отправились из Чечни в Ингушетию практически без охраны. Расскажите, пожалуйста, почему вы тогда поехали из Чечни в Ингушетию и почему у вас была такая малочисленная охрана, и вообще, что случилось?

Валентин Власов:

Я в Чеченской республике Ичкерия достаточно часто наблюдал, когда идет или едет определенный политический или хозяйственный руководитель, занимающий высокий пост, за ним большой шлейф людей, которые обеспечивают, так сказать, его сопровождение. Опять же, возвращаясь к тому, что если поставлена перед человеком цель выполнить какую-то задачу, то в любом случае это будет уже нападающая сторона. Я в любом случае буду занимать только оборону. Поэтому непредсказуемые действия... тот, который хочет выполнить, я его функции и задачи не знаю, и занять позицию, чтобы отстреливаться, наверное не в этом все-таки смысл. Да, действительно, в тот момент, в те дни, о каких идет речь, я в Грозный прибыл без сопровождения федеральной службы охраны. И находился я в этот период не один день, и за этот период я был и в Шатое, был и в Урус-Мартановском районе. То есть я сам по себе подвижный человек и никогда не ставил перед собой задачу прибыть в Грозный и просто сидеть, как говорят, в своем кабинете. Я все равно имел постоянные контакты. У меня очень много просто знакомых жителей Чечни... Я поддерживал отношения с хозяйственными руководителями, с руководителями вузов Чеченской республики, руководителями правительства Чеченской республики. Но это не говорит о том, что я без охраны. Дело не в том, кто меня охраняет. Но нас там охраняет, как у нас принято говорить, исламский батальон. Это не исламский батальон. У представительства правительства РФ, которое также размещается в Чеченской республике Ичкерия, заключены соответствующие хозяйские отношения с министерством шариатской безопасности. То есть это все определено документом - кто, что, за что и как. И поэтому есть охрана, которая обеспечивает и внутри, где мы находимся, и сопровождает, когда мы выезжаем за пределы. Поэтому представители Чеченской республики в лице вот этого министерства шариатской безопасности обеспечивали мое сопровождение. Когда это все произошло, первое, что для меня было просто как для человека, - я был удовлетворен, что даже если это и произошло, такое явление, для меня было ну по крайней мере успокоительным, что не пролилась кровь. Потому что если бы пролилась кровь - не важно, защитили меня, спасли или нет, но все равно были бы человеческие жертвы. Это не прошло. Но я еще раз повторю - правильно или нет, - произошло, видимо, то, что должно было произойти. То есть те отношения, которые мы строили после подписания 12 мая 1997 года документов, политического и экономического... Первый документ работал - мир и военных действий никаких нет, и их не будет в любом случае. Просто там уже назад такого нет шага, и не обсуждаемый, в моем понятии, вопрос. А экономический - это вопрос. Поэтому следовало ожидать нечто подобное. Я - фигура, которая представляет политический интерес: все, что связано с моими функциональными обязанностями, это подготовка и проведение всех переговорных процессов. То есть я политическая фигура, поэтому это неожиданностью, для меня по крайней мере, не было. Это могло бы произойти. И в принципе психологически я, если можно так сказать - с пафосом или как, но я предполагал для себя, что такое может произойти.

Игорь Мольничев:

Вам выпало на долю провести некоторое время в плену с английскими заложниками Камиллой Карр и Джоном Джеймсом. Вы можете назвать их друзьями после проведенного времени в плену, или вы все же были товарищами по несчастью, которых случай свел и случай развел?

Валентин Власов:

Ну, наверное, всегда количество перетекает в качество. Это общественный закон, как говорят, это аксиома, которая не обсуждается. Я встречался с послом Великобритании в РФ, я высказал ему слова благодарности за стойкость и мужество, которое проявили граждане Великобритании, находясь в заложниках в Чеченской республике в течение года и двух месяцев. Они действительно вели себя как подобает. Дело не в национальности. Они вели себя достойно как люди. И я просто поражался их терпению, выдержке, мужеству, стойкости. Они ни разу не подали повода думать о том, что это все безнадежно. Но они были убеждены, даже уже по истечении такого времени, в том, что выкупа за них все равно не будет. То есть для них это было - они граждане, не граждане - для них... они не понимали, что такое деньги. Единственное, на что они надеялись, это просто на разум. На разум людей, что когда-то все-таки эта справедливость должна наступить.

Андрей Бабицкий:

Валентин Степанович, ну вот несколько раньше вы сказали о том, что следовало ожидать, и для себя не исключали варианта похищения, поскольку, как вы говорите, экономическая ситуация в Чечне ухудшается, это стало одним из основных видов зарабатывания денег. Я хотел у вас узнать, вот можно ли определить составляющую, в какой степени этот промысел вызван к жизни обстоятельствами, а в какой степени он все-таки характерен для этого региона?

Валентин Власов:

Я не знаю, отвлечение можно сделать или нет. Английское слово такое есть - киднеппинг - это похищение, правда не людей, а детей, оно в принципе веками существовало в Сицилии. В Чеченской республике все то, что происходит, это ведь стало происходить не в 1998 году. Это явление, вы сами говорили о том, что вы находились в тот период, когда проходили боевые действия, когда взамен всего... в каких-то определенных обстоятельствах похищали людей, как делали их пленными, чтобы потом обменять. Поэтому это все стало... я бы не сказал, что промыслом. Промысел - это, наверное, какая-то организация, которая бы имела предмет хозяйствования. Занимаются этим все-таки преступники. Поэтому я бы не хотел говорить о том, что это промысел. Это преступный промысел, и этим все сказано. Но почему такое происходит? Наверное, опять все-таки надо разделить условия, в которых сегодня находится республика, и политический фактор. Если даже там идет процесс какой-то стабилизации или улучшения, то это связано и с действиями и шагами, которые проводит президент Чеченской республики Ичкерия Аслан Масхадов на предмет того, чтобы в республике была стабильность, чтобы она развивалась, чтобы улучшалось все, что связано с жизнью людей, которые проживают в Чечне. И конечно, есть определенные силы, которые этого не хотят. А сделать это можно вот как раз одним из таких явлений, выраженных или связанных с деятельностью организованных преступных формирований. Я здесь могу сказать, что это не случайно. Не случайный какой-то один человек. Действительно, есть группа, которая занимается таким преступным промыслом, это хорошо поставленная работа. Она выполняется профессионально преступниками.

Александр Евтушенко:

Журналисты, встречаясь с официальным руководством Чечни в последнее время, в то время когда вы были в плену, и с полевыми командирами, каждый раз задавали вопрос: как там с освобождением Валентина Власова? И каждый раз невозможность вашего освобождения объяснялась тем, что вас перевозят с места на место, тем, что вас содержат в очень глухих уголках Чечни. Как было на самом деле? Где вас, как содержали, в каких условиях?

Валентин Власов:

Я этот вопрос не люблю. Почему? Потому что даже я не готов на весь мир отвечать, кто этим вопросом занимается. Я понимаю так, что когда человек высказывает, что где-то что-то плохо, то это вроде как бы как пожелание, что так не должно быть. Это все позади. Для меня принципиально важно не это. Для меня принципиально, что будет дальше. Как сделать так, чтобы вот этой преступной организованности в республике не было. То есть наша задача, по крайней мере, моя, как полномочного представителя, сделать все необходимое и донести свои мысли. И я выразил свою боль, свои чувства при встрече с президентом РФ Борисом Николаевичем Ельциным. Я сказал ему об этом. Я сказал о том, что правильный шаг Евгения Максимовича Примакова, то есть буквально недолгое время находясь даже в той ситуации, в которой сегодня находятся другие регионы РФ, все-таки руководитель, председатель правительства нашел такую возможность встретиться с президентом Чеченской республики Ичкерия Масхадовым и подписать документ. И такое совместное заявление они подписали и приняли. И я сказал о том, что этот положительный шаг нашел отклик не только у президента, но и у людей, которые проживают в республике, то есть у населения. Мы должны помнить о том, что за Масхадова голосовало 60 процентов. И задача федерального центра сделать так, чтобы голоса избирателей, которые голосовали против президента Масхадова или кандидатуры Масхадова, чтобы они все-таки сегодня... Наша политика должна строиться так, чтобы эти голоса, которые были против, подтягивать к этим 60, которые отдали за Масхадова, а не разжижать те 60, чтобы они отходили от Масхадова. Вот принципиальный момент.

А от того, как содержался... Я считаю, что человек в экстремальных ситуациях не познан. Нет проблем, переживет. И с хлебом переживет, и с водой переживет, и с бытовыми условиями переживет. Не надо об этом говорить. Это непринципиально. Главное - что дальше. А потом, я еще раз говорю, если бы был просто человек. А на меня возлагалась стократная ответственность, потому что все-таки у меня должность высокая. И говорить мне о том, что меня содержат плохо или, "ах, как я попал!" Я знал, куда попал. И говорить о том, что худо или хорошо, это просто для меня вопрос не обсуждаемый. Куда попал - будь добр это все воспринять, как должно быть.

Игорь Мольничев:

Во время встречи с послом Великобритании в России сэром Андре Вудом вы обсуждали судьбу еще троих британцев, которые попали, вы знаете, в чеченский плен. И вообще, как вы относитесь к позиции Великобритании - никогда, ни при каких условиях не платить выкупа похитителям людей?

Валентин Власов:

У них это законодательная норма. Я человек законопослушный. Если есть закон, он не комментируется, он исполняется. В Великобритании это так? - Так. Значит, это должно быть так. И это правильно. Раз это закон, люди приняли и действуют по нему. А что касается похищенных четверых, то я сказал, мы эту тему действительно обсуждали и я сказал, что все, что от меня зависит, пока я нахожусь в этой должности, я сделаю, чтобы эти люди были освобождены. И я встречался с вице-премьером Чеченской республики Ичкерия, и эту проблему тоже мы обсуждали, и я просил. Он передал мне, так сказать, пожелание, послание от президента Чеченской республики Аслана Масхадова, и мы долго обсуждали темы все, что связано с экономикой, в том числе и того проекта постановления, которое готовится в соответствии с подписанным совместным заявлением руководителей правительств двух республик, вернее, не двух республик, а председателя правительства РФ и президента Чеченской республики Ичкерия. Мы эту тему затрагивали. И я сказал, что этот вопрос все равно нужно решать. То есть я вижу в этом тоже политический смысл. Это не корыстная цель. Они - преступники - прекрасно знают, уже на примере только Камиллы и Джона они прекрасно знают, что за них никто не будет платить. Это только опять политический шаг во имя того, чтобы сделать все, чтобы ухудшить или как-то изменить ситуацию или повлиять как-то на процесс, на президента республики. И не случайно сам президент сегодня, вы же знакомитесь с этими материалами, борьбу, по крайней мере, с преступностью в республике взял в свои руки. То есть он непосредственно организует эту работу. Другого там сегодня нет. И не может быть.

И действительно, там проблемы есть у президента в отношениях с полевыми командирами, с командующими фронтов. Есть. Но для этого нужно время. Нельзя вот так одним махом... быть войне, остановить войну - и завтра все пройдет. В руках-то у людей оружие. Понимаете, принципиальный вопрос - в руках у людей оружие. А изъять оружие - эти руки нужно чем-то занять. То есть, изъяв оружие, в руки надо что-то дать. Нельзя отобрать и оставить с голыми руками. Вот вопрос главный. Поэтому по вопросу: как быть, или как живешь, или как вы смогли это вынести, - все вынесу. Главное - что дальше?

Андрей Бабицкий:

Валентин Степанович, я не могу не задать этот вопрос, хотя, может быть, он вам неприятен. После вашего освобождения Иван Рыбкин заявил, что руководству Чечни было хорошо известно о том, где вы находились, кто вас держал в заключении, и ничего сделано не было. Рыбкин заявил, что власть Масхадова (это уже не первое его заявление на эту тему) сегодня в Чечне ограничена. Ограничена, может быть, пределами Грозного, может быть пределами собственной резиденции. Действительно, о том, кто занимается похищением людей в республике, известно не только в самой Чечне, но и за ее пределами. Скажите, каковы были обстоятельства вашего освобождения? Что вам известно? Что вы можете сказать?

Валентин Власов:

Наверное, это вопрос все-таки не ко мне. Дело в том, что я себя не освобождал. А вопросы такие, кто меня освободил, я не задавал. Я знаю одного человека, который имел контакт и организовывал всю эту работу. Ну не говоря о всех, но все, что связано с организацией работы по борьбе с преступностью, это есть у нас МВД РФ, то есть Степашину я сказал "спасибо". Я встречался и с Иваном Петровичем Рыбкиным. Я знаю о том, что и он принял большое участие в том, чтобы я был на свободе. Я могу называть много людей, которые переживали просто за то, что я там попал в такую ситуацию, и считали, что нужно сделать все необходимое, чтобы я был на свободе. То, что вы говорите о заявлении Ивана Петровича Рыбкина, то я, по-моему, чуть-чуть ниже сказал об этом, что есть определенная сложившаяся сегодня социально-политическая обстановка в республике. Есть определенные отношения, которые пока не отрегулированы - все, что касается президента Чеченской республики Масхадова и полевых командиров и командующих фронтов. И это вот, где-то оно мешает развернуть это дело, как положено. Потому что нужно помнить о том или знать, что за каждым полевым командиром, по крайней мере за командующим фронтом, все-таки есть люди, у которых в руках оружие, которые воевали с этими командирами и которые до сих пор пока ему подчиняются. Я так скажу: не повинуются, а подчиняются. Поэтому есть вопросы, которые сложно сегодня решать. Но сегодня президент стоит на этой четкой, на жесткой позиции, что этого не должно быть в республике. Время нужно. Но Масхадов способен говорить "да" на каких-то определенных этапах. И действительно, в республике знают об этом - кто и как, но это проблема все-таки республики.

Если уж говорить о независимости республики, то нужно, конечно, заниматься внутренним своим хозяйством. И, наверное, Аслану Алиевичу поменьше надо было в свое время, может быть, увлекаться вопросами исполнения хасавюртовского соглашения, то есть определять политический статус республики; наверное, все-таки нужно определить сначала внутреннее состояние республики, и чем она будет крепче, чем она будет сильнее, тогда уже надо говорить о политическом статусе. А говорить о политическом статусе... при таком состоянии преступности в республике, ну чего ж мы тут?

Александр Евтушенко:

Валентин Степанович, вопрос конечно личностный, но тем не менее. Полгода и несколько дней вы были в плену. Что вам за это время передумалось? Что вспоминалось? О чем мечталось? Была ли возможность, было ли стремление связаться с женой, с дочерьми? Как вы пережили это время?

Валентин Власов:

Мысли были, ну так вроде бы попытки, желание переговорить с женой. Но я потом как-то погасил в себе. Потому что я так думаю, что лучше вот так вот, как есть, чем дать повод: не переживай, я жив, - не зная, что будет завтра. Поэтому в том состоянии, в котором находился каждый из нас, я имею в виду из членов семьи, мне так кажется, это наверное было правильно. Поэтому таких активных каких-то действий, чтобы написать и передать записку, найти возможность, чтобы позвонить, я таких попыток не делал. А то, что я мобилизовал себя... Я еще раз скажу, что каждый - не я, другой - Сидоров, не я один находился там, - что человек может. В экстремальных ситуациях он мобилизует в себе непознанное. Мобилизует настолько, что, что бы у тебя ни заболело, если ты себе говоришь, что дальше так не должно быть, я вам с уверенностью могу сказать - поправится все. Человек так может собраться, что... Я могу об этом говорить, потому что это я пережил. И каждый такой вот, кто вместо меня, еще сегодня находится... Мы должны сделать все для того, чтобы их освободить. Но я убежден в том, что организм мобилен, он способен удерживать себя и не давать возможности расслабиться. Хотя всякие бывают минуты слабости, но они человеческие. Человеческая слабость присутствовала и у меня. Я по знаку лев, для меня это было психологически - льва в клетку. Мне надо было смириться, но смириться во имя того, чтобы выжить и доказать, и доказать и сказать: для того, чтобы там было лучше, сделать нужно так. Пусть это тяжело, пусть это горько, пусть это даже, может, как-то я и не имел права... Вы задавали правильный вопрос, что как бы я ни был, я все-таки должен был помнить о том, какой я пост занимаю. Но я еще раз говорю, что сложно так сказать - убереги себя. Сложный был исход. Как бы могло это произойти? Я мог погибнуть геройски, как говорят, на белом свету, на людях смерть красна. Ну было бы это лучше или нет? Не в том вопрос. А то, что человек может перенести... И я когда встречался с президентом, так уж у меня как-то выскочило, я говорю: в основах закона о государственной службе надо записать, что чиновник обязан переносить все тяготы и лишения государственной службы. Я знал, на какую работу шел, и я знал, что могло бы со мной произойти. Поэтому и те ребята, солдаты или, там, офицеры, которые даже и участвовали в боевых действиях или которых захватывают сегодня на сопредельных территориях, они прекрасно понимают, где они находятся, какие они выполняют обязанности. Ну, всякое бывает; как говорят, и на старуху бывает проруха, да. Но главное, что если ты попал в эту ситуацию, чтобы вот не проявить слабость, которая тебя лишила как человека...

Игорь Мольничев:

Говоря о мобилизации ресурсов организма в такой экстремальной ситуации, вам очень помогли те уроки, которые преподавала вам Камилла; или вы в общем-то не считаете, что это было жизненно важно для вас в том состоянии - самовнушение, медитация; и вообще, что это за школа такая восточная? Она хотя бы вам рассказала?

Валентин Власов:

Да нет, я так просто посмотрел, что в тех условиях, в которых мы находились, ну я понял, что зарядку нужно все равно делать, то есть мышцы не должны атрофироваться, тогда ты вообще тут скиснешь и не встанешь. Поэтому я делал силовую гимнастику. Но с учетом воздуха, который там был, движения, я имею в виду по размерам площади, на которой мы находились, я понял, что этого будет недоставать, то есть наполняемость организма необходимым содержанием, которое бы давало возможность выполнять эти упражнения. Я посмотрел, как выполняют они. Они мне сказали, что каждый день в пять утра встают дома, до 8 утра делают вот эту гимнастику. Там эта система ушу, кунг-фу, китайская. Я посмотрел, действительно они выполняют и нагрузку несут не меньше, чем я. Я сильно развожу руками, а они выполняют плавно, я бы даже так сказал - в удовольствие. А я еще и мышцу могу разорвать или сухожилие надорвать. Поэтому мы так друг на друга посмотрели, чего уж вроде руками-то машем, можно это делать куда спокойнее. Поэтому я стал делать это спокойнее, успокаивать себя. Закрываешь глаза, думаешь, вспоминаешь, всегда о хорошем. У нас был желтый целлофановый или полиэтиленовый, правильнее сказать, кулек, в который собирается во время перемещения с одного места в другое... Как и в доме это тоже было, пусть он временный, но дом, где мы жили и спали. Он был желтый, этот кулек, и написано на нем было "холидэй", то есть выходной по-английски. И вот мы этот кулек на стенку повесили. И когда смотришь на него, это было солнце. То есть когда его нет, то смотришь на этот желтый... и так радовались. Из тех газет, которые, но это Камилле надо отдать должное и Джону, они попросили для хозяйственных нужд принести старую книгу, и они вот из этих листочков вырезали различные рисунки: лес, деревья, - и мы расправленным воском свечи вот это приклеивали. То есть это был уже и лес, и поляна, и все делали... опять же солнце улыбающееся вырезали. То есть как-то вот заполняли свой пусть такой маленький, но уютный уголок, чтобы как-то порадоваться, посмотреть, то есть снимали такую психологическую нагрузку. Камилла, насколько я понял, она по своей работе учитель рисования, поэтому у нее это дело получалось. Вот по крайней мере это как-то заполняло. Занимало, заполняло. Вроде бы казалось, ну действительно посмотришь - солнце. Синего не было, хотелось моря. А желтое солнце было.

Андрей Бабицкий:

Валентин Степанович, мой следующий вопрос к вам как государственному чиновнику. Вам хорошо известно, что сегодня в Чечне существуют две силы, одна из которых, ну можно так сказать, представлена фигурой Аслана Масхадова. Это сила, в общем не отказывающаяся от добрососедских отношений с Россией. И другая политическая сила, настаивающая на экспорте чеченской революции по всей территории Северного Кавказа. Сила, на мой взгляд, тоже значительная, имеющая поддержку в сопредельных территориях. Вот сегодня, как вы думаете, какие процессы все-таки имеют большую инерцию - центробежные или центростремительные - на Северном Кавказе, и как это связано с Чечней?

Валентин Власов:

Ну, наверное, с учетом менталитета, особенностей чеченского народа, я бы не сказал, что это оппозиция. Наверное, если есть люди, которые высказывают пусть даже характера такого экстремистского... Ну, говорят - значит, говорят; не все, может, надо серьезно воспринимать, но и не прислушиваться или там не слушать, по крайней мере, нельзя. Но мне думается, что сейчас подходит к такому, что вот этих, я так называю, этих петухов нужно посадить за стол. Не важно, кто их посадит - шариатский суд, быть может, но третья сторона должна их посадить за стол. С учетом чеченского менталитета, надо все сделать, чтобы за стол их посадить. Если они за стол сядут, вот я так убежден, что они уже из-за стола не встанут, пока не найдут решение. И уже в такой ситуации, которая сегодня, взрывоопасной, они не пойдут на крайности. И в принципе здравого смысла у людей, у населения республики все-таки присутствует больше. Они все прекрасно понимают, они не допустят сегодня развязывания какого-то силового решения в той ситуации, в которой находится республика. Я знаю многих людей. И даже когда я находился сейчас там, некоторыми фразами перекидываемся, в руках оружие, но стрелять никто не хочет больше. Третьей войны, или четвертой, или какой бы то ни было, но новой войны чеченец не переживет. Не от того, что он не сможет, а просто ему это не надо. Вот так. Я встречался с ребятами, с молодежью, которая по пять лет не училась в школах. Обращались с вопросом трудоустройства. Я задавал вопрос: а какая у тебя профессия? Он говорит: никакой. Что ты умеешь делать? Стрелять. Я говорю: вот у нас есть охрана, давай. Он говорит: нет, стрелять я больше не хочу. То есть все равно уже есть предел какой-то.

Но я опять говорю, нужно время. Нельзя вот так просто: завтра стреляли, послезавтра начали вдруг вот так все мирно работать. Все-таки рана большая, и тяжелая рана, кровоточащая рана. Время должно немножко лечить. Поэтому я все время говорю о том, что политический вопрос решен, то есть вопрос о мире поставлен. Но экономически эту рану вот как-то успокоить, чтобы она зарубцевалась или чтобы она сгладилась, можно только с решением вопроса экономической политики.

Александр Евтушенко:

Некоторые СМИ связывают процедуру вашего освобождения с гибелью заместителя полномочного представителя российского правительства в Чеченской республике Акмаля Саидова, также с якобы совершенным покушением на бывшего главу МВД Ингушетии Дауда Коригова. Известно, что был какой-то трагический случай, если я не прав, поправите, трагический случай в момент вашего освобождения. Что вы можете об этом рассказать?

Валентин Власов:

С Саидовым Акмалем я работал давно, я его прекрасно знаю. Но я за то время, пока нахожусь здесь, не вникал в процедуру всего, что связано с освобождением. Поэтому у меня нет комментариев, как этот процесс проходил, связано ли это с выкупом, с освобождением. Я только знаю четко все то, что сказал министр МВД РФ Сергей Степашин, что ни обмена, ни выкупа не было. И я не ставлю под сомнение и не пытаюсь как-то интересоваться, так это или не так. Для меня четко, ясно и понятно. Я все-таки, вы правильно сказали, я государственный чиновник. Что там было? - ну это вопрос, наверное, к Сергею Степашину. Что он сказал, он за это и отвечает.

А что касается последнего момента трагического? Наверное, всегда так. Я почему-то думаю, что когда захватывают, ну это понятно, захватили - и все. Ясно, что оно как-то быстро делается и хорошо. А когда освобождают, какое-то вот чувство... Оно сначала - вроде хорошо, а потом, наверное, присутствует какое-то подсознательное - вдруг там поедут, или машина сломается, или в овраг она улетит, или... Я почему-то думал о худшем. Переживал, может кто-то там будет недоволен этим, или там, раз это политическая фигура, то может помешают этому освобождению. То есть ну немножко было такое чувство нехорошее, хоть вроде и радость освобождения, но я очень сильно переживал, чем она, эта радость, может закончиться. Я думаю, это просто человеческое, потому что сказано, что свобода. Но до этой свободы еще нужно было доехать. Есть желание позвонить в семью по телефону? Я говорю: да вы знаете, желание-то есть, но я почему-то пока... давайте мы все-таки приедем туда, где я буду чувствовать себя... Я понял, что я среди людей, которых я знаю в лицо. Спасибо вам за то, что вы меня освободили, но я вас как увидел, и вы меня... Вы, может быть, меня-то и видели, но я вас увидел впервые. У меня нет никакого сомнения в том, что вы хорошие или плохие; раз вы делаете благородное дело, я доверяюсь вам. Но когда я приехал уже на место, тогда я сказал, что можно позвонить в семью. Тогда мне сказали, что эти вопросы уже решены - приедешь в Москву и говори на здоровье, сколько хочешь.

Игорь Мольничев:

Валентин Степанович, Камилла Карр по возвращению на родину дала обширное интервью, в котором, в частности, сказала, что в чеченском плену ее подвергали систематическому сексуальному насилию. Вы знали об этом, и если знали, то какие чувства испытывали в этой связи?

Валентин Власов:

Они мне говорили, может, не в такой форме, но что такое имело место, они мне говорили. А что я могу переживать, когда это есть? Вопрос, я думаю... я даже не знаю, как его комментировать. Я просто видел людей, которые находились в плену уже в течение 10 месяцев, и даже то, что они мне сказали... я просто поражался их воле, стойкости и мужеству, что они, как бы ни было, но они все-таки верили в освобождение.

Андрей Бабицкий:

Мой вопрос к вам как к руководителю, как к государственному человеку. Скажите, вы видите какие-нибудь перспективы после всего того, что было сделано, после тех ошибок, которые были совершены, видите ли вы перспективы в отношениях между Россией и Чечней, и видите ли вы какие-то благоприятные перспективы на ближайшее время для самой Чечни?

Валентин Власов:

Я все-таки знаю многих, я уже говорил, людей в Чечне. Дело не в том, что в России, в составе или как, - я ведь не об этом говорю. Но землю, территориально - ее никак не отодвинешь. Если она Чеченская республика Ичкерия, если рядом Ставропольский край - как ты ее, куда? Это земля, природа, ее не раздвинуть. Даже если ров сделаешь, все равно природные массы - заполнится водой. И люди, которые живут на этой земле... Ведь политики или президенты приходят и уходят, а люди - они веками на этой земле рожают, умирают, и все это здесь. Поэтому у нас нет другого пути. Другое дело, время. Но все равно мы соседи, и все равно, как бы ни было, что бы ни было, без России жители Чеченской республики, они просто... не то, что не смогут, я не хочу этого слова говорить, но... нам не быть врозь. Все равно они приедут, все равно есть родня. И как бы ни было, есть же смешанные браки и на Украине, и в Белоруссии, и в Узбекистане, и в Таджикистане. Время проходит, все равно эти контакты будут и уже есть.

Андрей Бабицкий:

По традиции нашей программы я хочу попросить участвовавших в ней журналистов подвести некоторые итоги. Каждый из вас может сказать о том, что ему показалось наиболее важным в этой программе.

Александр Евтушенко:

На мой взгляд, наиболее важное, несомненно, то, что Валентин Степанович Власов снова с нами, что он жив и практически здоров, что его встретили жена Ирина Семеновна, дочери, внучка, и то, что Валентин Степанович не упал духом, готов работать и дальше, работать там, где ему как государственному человеку скажут, и отдать все свои силы этой работе.

Игорь Мольничев:

Прежде всего, целиком присоединяюсь к Александру, я восхищен мужеством Валентина Степановича. Но мне еще хотелось бы отметить то, что Валентин Степанович разделяет позицию Британии - не платить выкуп ни при каком условии за похищенных людей. Мне это представляется в настоящее время единственным способом этот бизнес прекратить. Наверное, здесь и лежит путь к искоренению этого зла.

Валентин Власов:

Всегда мы говорим так о преступности. Человек совершил преступление или человек заболел - ставим диагноз, а ведь надо все-таки знать, в связи с чем он заболел. Это уже как факт - о том, что мы искореняем. А надо, чтобы этого не было. Профилактика, то есть условия надо создать, чтобы искоренить.

Андрей Бабицкий:

Я присоединяюсь к своим коллегам, спасибо, Валентин Степанович, за эту беседу.