Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
17.5.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
English as a second languageАвтор программы Александр ГенисВедущий Иван Толстой Александр Генис: Оставив название нашей передачи без перевода, я хочу подчеркнуть универсальность сегодняшней темы: английский язык, как второй язык человечества. Со времен Вавилонского столпотворения мир не был так близок к тому, чтобы говорить на одном языке. Перестав быть собственностью тех, кому он родной, английский язык превратился в наречие планетарной цивилизации. Вот несколько цифр. Самый распространенный язык - китайский. Сегодня на нем говорят 1 миллиард 113 миллионов человек, что составляет 15% мирового населения. По-английски же говорят столько же, сколько на хинди - 371 миллион человек. Плюс еще миллиард людей, для которых этот язык служит средством коммуникации, источником развлечений и необходимым орудием труда. Английский стал языком дипломатов и летчиков, науки и рок-культуры, политики и экономики. Триумф английского настолько впечатляющ, что он сейчас тревожит не только побежденных, но и победителей. Англоязычные народы теряют то преимущество, которое они без боя отдали остальным. В эпоху, когда весь мир становиться двуязычным, хозяева английского языка, в первую очередь - американцы, остаются моноязычным народом. Не испытывая нужды учить иностранные языки, они лишаются огромных достоинств билингвизма. Лишний язык - это вечная возможность диалога. Фокус даже не в том, что мы понимаем, как мыслят другие народы. Важнее, что мы сознаем неисключительность нашего собственного взгляда на окружающее. Чужой язык - ключ к терпимости, демократии и взаимопониманию. Вот и получается, что научив всех говорить по-своему, страны английского языка обделили себя, сделав мир для других богаче, а для себя беднее. Эта пиррова победа английского стала предметом широкого обсуждения, когда начало нового века разогрело футурологический аппетит журналистов и философов. Сегодня мы тоже примем участие в разговоре о монопольной власти английского языка. Ориентироваться в этой дискуссии нам поможет Марина Ефимова, которая приготовила обзор материалов американской прессы. Марина Ефимова: В одной из общественных швейцарских школ в городе Цюрихе уроки английского языка начинаются с первого класса. Причем, первоклашек учат по-английски даже арифметике, а в список песенок, которые они поют на музыкальных занятиях, наряду с их родными, немецкими, входят американская «Old Mc Donald has a farm" и британская "How are You this Morning». Родители в восторге: «Вот уж ЭТО им действительно пригодится в жизни», - говорят они. Однако никакого восторга по поводу цюрихского эксперимента не испытывают многочисленные защитники щвейцарской самобытности. «Мы - нация, говорящая на 4-х языках, - пишет женевская французская газета «Лё Матэн», - и наши дети, живущие в немецких провинциях, в качестве ПЕРВОГО иностранного языка должны изучать языки Швейцарии, французский, например. А изучение английского в начальной школе - это просто цюрихский снобизм». «Это не снобизм, а необходимость, - отвечает директор цюрихского отдела школьного образования. Родителей, записавших детей на программу раннего изучения английского, так много, что у меня не хватает учителей. Уже годами по всей Европе обеспеченные родители учат детей английскому языку с малолетства. Будет только справедливо дать равные возможности и детям из небогатых семей». Опрос, проведенный газетой «Ле Матэн» показал, что на необходимости обучения детей английскому языку настаивают 62 процента франкоговорящих швейцарцев и 73 - немецкоговорящих. В этом локальном щвейцарском конфликте отражается, как в капле воды, общая проблема Европы: знание английского языка стало необходимым условием для достижения успеха на любом профессиональном поприще. Более того, как пишет в своем исследовании известный лингвист из Бретани Давид Грабболь, в таких странах, как Дания, Швейцария, Голландия, без знания английского вы не можете вести полную общественную и гражданскую жизнь, потому что не только весь бизнес и вся наука говорят по-английски, но и все интеллектуальные дискуссии уже ведутся там на английском языке...» Соответственно, нет ничего удивительного в том, что у самих американцев постепенно атрофируется потребность в иностранных языках: школьные округа не желают платить учителям иностранных языков, родители не видят в их изучении никакой прямой необходимости. Сейчас только 8,2 процента американских студентов берут курсы иностранных языков, в основном, испанского, французского и реже - немецкого. В прошлом году лишь 140 американских выпускников университетов получили дипломы, как специалисты по китайскому языку, дюжина - по корейскому и только 9 студентов стали арабистами. Дошло до того, что половина дипломатических должностей в Государстве заполнена американцами, не знающими иностранных языков! В начале 1993 года в руках сотрудников ФБР оказались записи телефонных разговоров Ахмеда Аджаи (палестинца, отбывающего срок заключения за подделку паспорта) с его товарищами. Как оказалось, это были инструкции по изготовлению бомб. Но известно это стало только после взрыва во Всемирном Торговом Центре 26 февраля 93-го года, потому что среди сотрудников ФБР не оказалось ни одного, свободно владеющего арабским языком. Однако, несмотря на урок, стоивший жизни 6-ти людям и напугавшим целую нацию, еще и сейчас тысячи подозрительных научных и технических бумаг на иностранных языках, требующих анализа специалистов, лежат без перевода в разных отделах американских Секретных служб. Но вернемся к победному шествию английского языка. Чего греха таить, он носится в воздухе, и многие англицизмы оседают во всех языках, хотим мы этого или нет. Даже немцы (особенно чувствительные к чужеродности) зарегистрировали у себя в ежедневном обиходе такие слова, как baby, power, clever, administration, sex appeal, kidnap, relax и, конечно, happy ending... Образовавшуюся смесь они назвали ДИНГЛИШ - очевидно комбинация ДОЙЧ и ИНГЛИШ... В России, как известно, знакомы с двуязычной смесью: ее называли когда-то волапюком, или "смесью французского с нижегородским"... В 19-м веке нашествие французского языка так же пугало русских историков, писателей и лингвистов, как теперь немецких и французских пугает нашествие английского. Все высшее общество говорило и писало по-французски: ПОРТФЕЛЬ, ПАЛЬТО, ФЛИРТ, ТУАЛЕТ (буквально нечего вспомнить). Как в России с засильем французского боролись славянофилы, так сейчас в Европе с засильем английского борются защитники национальной самобытности. Во Франции за последние 10 лет даже издано несколько ЗАКОНОВ в защиту языка и культуры: например, о том, что все рекламы, все наклейки на товарах и все инструкции по их использованию должны быть написаны по-французски... Более того, по закону, современные музыкальные программы всех радиостанций и телеканалов, по крайней мере на 40% должны состоять из французской поп-музыки. А специальная Комиссия по терминологии настойчиво предлагает бизнесменам французские синонимы таким (уже въевшимся в язык) терминам, как start-up, think tank, world wide CD-ROM... Александр Генис: Отправляя письмо в любую страну, вы можете написать адрес не на местном языке, а по-французски. Международные соглашения, продолжая традиции 19 века, обязывают почту говорить по-французски. Никакие законы не предусматривают употребления французского языка в кулинарии, но все лучшие рестораны мира печатают меню по-французски, причем обычно, без перевода. Спрашивается: кто лучше говорит по-французски - почтальоны или официанты? Конечно, официанты, потому что в первом случае на стороне французского языка - только право, а во втором - обычай и целесообразность. Поэтому всякая попытка очистить язык законодательными средствами неизбежно проваливается. Прежде чем принимать закон, следует узнать, сможет ли он работать. В "Маленьком принце" Сент-Экзюпери король спрашивает: если я прикажу своему министру стать чайкой, а он не подчиниться, можно ли обвинить министра в мятеже? Язык не терпит над собой насилия. История знает множество неудавшихся примеров такой стратегии - от Катона, который требовал, чтобы римский сенат защитил латынь от эллинизмов, до солженицынского проекта реставрации словаря Даля. Беда таких проектов в том, что они опираются на явно завышенные представления о возможностях человека и заниженные - о возможностях языка. Язык не позволяет над собой манипуляций. Он требует покорности и доверия. Именно благодаря этим качествам английский стал языком, от которого теперь приходится всем защищаться. Объясняя успех английского, Джордж Орвелл писал: Диктор: "Разгадка в высочайшей терпимости и всеядности английского языка, который "охотно перенимает любое иностранное слово, если оно кажется подходящим к использованию, часто переиначивая при этом его значение". Александр Генис: Можно сказать, что своей великой судьбе английский обязан демократии. Не зря на нем написаны "Хартия вольности" и "Декларация независимости". Готовность принять чужое, слух и вкус к другому отпечатались на английском: он настолько терпим к тем, кто его коверкает, что понятие нормы расплылось в гигантское пятно вседозволенности. Если в других языках, французском или русском, всегда были влиятельные пуристы, очищавшие словарь от заимствований, то английский с его беззаботной всеядностью все в себя вбирал, пока не стал самым богатым в мире. В новом издании оксфордского словаря слов в шесть раз больше, чем у Даля. Кстати сказать, английские словари составляют не для того, чтобы увековечить лингвистическую норму, а чтобы зафиксировать существующее положение вещей: английский язык интересуется не тем, как надо говорить, а тем, как говорят. Снисходительность английского позволяет ему принять в себя любую грамматику, любое произношение, любой акцент. И тут я не могу удержаться, чтобы не рассказать одну абсолютную правдивую историю, которая иллюстрирует все вышесказанное. Однажды, 20 лет назад, в эпоху газеты "Новый американец", мы всей редакцией возвращались перекусить в придорожном ресторанчике. Несмотря на поздний час, нам захотелось горячего супа, который мы и заказали официанту, от чего он почему-то вздрогнул и сделал недоумевающий жест. Но мы его успокоили, объяснив, что русские так любят суп, что едят его даже глухой ночью. Он брезгливо пожал плечами и удалился, как я думал, на кухню. Вернулся он нескоро, минут через 20. На подносе стояли пять бумажных стаканов, наполненных густой розовой жидкостью с сильным парфюмерным запахом, напоминающим аромат туалетного мыла. Познакомившись с напитком поближе, я убедился, что обоняние меня не подвело: это было действительно жидкое мыло, которое официант терпеливо слил из контейнера в умывальнике уборной. Только тут до нас дошла чудовищность происшедшего. Мыло по-английски - "соап", а суп так и будет "суп". Чего проще?! Однако, вместо того, чтобы заказать "суп", мы произносили это слово так, чтобы звучало по-английски: "суэп". В результате что просили, то и получили: литра полтора жидкого мыла. История эта абсолютно правдивая. Во-первых, свидетели: Довлатова правда уже нет, но есть жена моя, есть Петя Вайль, официант, наконец. А во-вторых, уверен, что такого анекдота специально не придумаешь, потому что никто не смог бы предугадать реакцию официанта. Ведь это настоящий подвиг невозмутимости! Нет, чтобы наброситься, связать, скорую помощь вызвать. Мыло, так мыло - пошел и принес, не задавая лишних вопросов. По-моему, за этим стоит грандиозное достижение демократии, объясняющее великую судьбу английского языка: я имею в виду терпимость. Терпимость к чужим обычаям, к чужим чудачествам, к чужой, прямо скажем, придурковатости. Именно она, терпимость, и превратила английский язык в море без берегов. Почему реки впадают в море, - говорили древние китайцы, - почему море побеждает их? Да потому, что оно расположено ниже рек. Вот и английский победил соперников тем, что был мягче, снисходительней, нетребовательней, одним словом - терпимее. В результате, хотя треть миллиарда считают английский своим родным, говорит на этом языке - пусть и с акцентом - каждый седьмой житель нашей планеты. Хайдеггер, который раньше многих указал на устрашающие стороны прогресса, любил повторять строку Гельдерлина "Где опасность, там спасение". Сейчас она и нам пригодиться, чтобы разобраться в наиболее причудливом повороте сегодняшнего сюжета. Дело в том, что всемирное распространение английского языка бесспорно служит первой и самой наглядной приметой глобализации. Но каждый раз, когда мы сталкиваемся с центростремительным движением, тут же обнаруживаются и центробежные силы. Этот механизм напоминает полярность вечной пары янь-инь. Добравшись до Северного полюса, вы можете идти только на юг. Диалектика планетарной цивилизации проявляется в том, что, чем быстрее мир становится одинаковым, тем больше он хочет быть разным. Достигая апогея, процесс рождает собственную противоположность. В лингвистической сфере это означает, что появление универсального языка ведет не к вымиранию, а к ОЖИВЛЕНИЮ местных наречий. Сегодня - во многом, кстати сказать, благодаря мощному орудию глобализации - интернету - повсюду возрождаются древние вымирающие языки. Причем, в отличие от государственной - законодательной - инициативы, самодеятельная, - партизанская - борьба за лингвистическую автономию, ведется с куда большим успехом. Об этой стороне сегодняшней жизни языков рассказывает Марина Ефимова. Марина Ефимова: Главным очагом такой партизанщины (так сказать, лингвистическими брянскими лесами) стала БРЕТАНЬ. На их местном радио - Радио Кернэ - работает в основном молодежь, и в основном на добровольных началах. Они вещают только на Бретонском, т.е. на Кельтском языке, на котором в Бретани говорили в течение двух тысяч лет и который за последний век почти полностью исчез. Но сейчас, когда социалистическое правительство проявило необычную для Франции терпимость к лингвистической самобытности (басков, корсиканцев и бретонцев), в этих провинциях немедленно были созданы двуязычные школы...(Более того, теперь по интертным материалам вы можете выучить даже забытый, казалось, навеки язык друидов...) Прошлогодний фестиваль старинной кельтской музыки собрал 400 000 туристов, в том числе из Уэльса, Шотландии, Корнуолла и Ирландии... Во Франции многие специалисты обеспокоены реанимацией отмерших было языков: "Обучение детей кельтскому, - говорит парижский академик Морис Дрюон, - рискованная затея, которая может разрушить цельность нации. Зачем жертвовать великим языком в пользу местных диалектов»? Опять же, Бретань - это та капля воды, в которой отражается война за лингвистическую самобытность и в Шотландии, где снова начали преподавать в школах галлский язык, и в Голландии, где с триумфом воссоздается лимбургский диалект, и в Финляндии, где можно каждое утро слушать новости на языке "саами". "Люди упрямы - пишет немецкий историк Ганс Магнус Эйзенсбергер. - Чем глобальнее и унифицированней становиться цивилизация, чем удобней преобладание единого языка - английского - тем больше народу держится за свою национальную идентификацию, за свою оригинальность, за свои отличительные черты. В последние два-три десятилетия защитой местных культур, традиций и языков занималось в мире больше людей, чем в течение всего 20 века..." Александр Генис: Лингвистические парадоксы, с которыми нас познакомила Марина, доказывают, что победа английского языка отнюдь не ведет к уничтожению побежденных. Английский не вытесняет другие языки, а заставляет их жить с ним в соседстве. И тут нет ничего особо нового. Такую же роль универсального средства коммуникации играл греческий язык поздней античности, латынь средневековья, французский Нового времени. Интересно, что такое соседство часто ведет к литературному расцвету местные языки, вынужденные развиваться в тени подавляющего своим авторитетом "всемирного" языка. На фоне ученой латыни родился итальянский Данте, в диалоге с французским появился русский язык Пушкина. Еще интересней экзотический пример Дальнего Востока. Тысячу лет назад, в эпоху Хэйан языком официальной словесности в Японии был китайский. На родном языке писали только женщины. Они-то и создали золотой век японской литературы, давший нам первый в мире роман - "Сказание о принце Гёдзи", написанном придворной дамой Мурасаки и очаровательные "Записки у изголовья" Сей-Сёнагон. Ситуация культурного двуязычия кажется плодотворной и сегодня. Во всяком случае, такой она видится отсюда, из русской Америки, где все мы накопили изрядный опыт жизни с лингвистическим гегемоном - английским языком. Поэтому в заключение нашей передачи мне хочется поделиться и собственными - неизбежными - лингвистическими соображениями. Дело в том, что эмиграция, где язык, что свой, что чужой - всегда проблему обостряет. В иной речевой среде родной язык теряет неизбежность естественности и делается заметным. Переставая быть прозрачным, он дает шанс - часто впервые - осознать свои достоинства и недостатки. В сущности, это одни и те же качества. Прожив четверть века в Америке, я заметил, что за немногими, но известными исключениями, вроде Солженицына, она оказывает решающее и непоправимое влияние на стиль. Английская языковая среда сама по себе, будто бы и без вашего участия окорачивает русскую многословность, заменяя ее скупой англосаксонской точностью. Той точностью, что вынуждает автора сказать то, что он собирался - не не почти, не вроде, не как бы, а именно и только. Твердый английский язык предпочитает активный залог пассивному, простые предложения - сложным, глаголы - всем остальным частям речи. Это мужская вирильная определенность так удачно оттеняет женственную расплывчатость нашей речи, что соседство не может пройти для нее бесследным. В чем еще нет трагедии, ибо в своей лучшей версии этот гибрид дает прозу Довлатова, а в худшей - книги хотя бы нетолстые. С другой стороны, на фоне английского особенно выигрывают достоинства русского языка. Прелесть нашей речи - в свободе, за которую Бродский назвал его "гуттаперчевым". Лишенный жесткого порядка слов, русский язык вибрирует микроскопическими инверсиями. Даже стоя на месте, фраза способна умножать смыслы, разнообразя интонацию. Одно здесь всегда может значить другое - либо уж вовсе ничего. Мы, говорил тот же Бродский, народ придаточных предложений, которые объясняют дело до тех пор, пока не запутывают его окончательно. Поэтому по-русски проще писать между строчек. Язык недомолвок и двусмысленностей, он будто специально создан для анекдотов и партийных съездов. Так было не только в советскую, но - во многом - и в постсоветскую эпоху. Новая речь не избавилась от официоза, а прибавила к нему развеянный стеб, от чего язык впал в растерянность. И есть отчего. Языковая стихия находится еще не в твердом, а в жидком или газообразном состоянии. Текст нельзя выстроить, пока не найдется надежная лингвистическая твердь: передвигаться по зыбкому языковому пространству приходится как по болоту - прыгая с кочки на кочку. Отсюда - тяга к любым жестким конструкциям. Это - скорее поэтическая, нежели прозаическая. Метафорическая плотность тут, как в былинах: Диктор: "Обвинения посыпались как из рога изобилия", "завод приехал на берега Невы", "поле битвы за хлеб", "пришла вода из реки Лены", "огонь нашей памяти". Такие фразы имеют минимальную информационную ценность. У них другая функция - подменять собой еще несуществующий язык. Отмирание партийной части русской речи не может обойтись без потрясений. Идут два встречных процесса - агония советского языка накладывается на родовые муки языка постсоветского. Понятно, почему картина получается драматической. Если обычно изменения в языке несоразмерны человеческому веку, то теперь радикальные реформы происходят на протяжении всего лишь нескольких лет. Явление это необычное, но не уникальное. В русской истории была аналогичная эпоха - Петровская. Сейчас язык столкнулся с той же проблемой - опять прорубается «окно в Европу», а значит вновь предстоит освоение чужого, в широком смысле языка. И тут нельзя не заметить, что самой чистой речью в отечественной медии отличаются журналисты-международники. Не потому ли, что знание иностранных языков помогает успешной реформации родной речи? В конце концов, вся наша словесность была создана людьми, знавшими чужие языки. Когда их забыли, то русская литература стала советской. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
