"Ваши письма" 31 октября 1997
Ведущий Анатолий Стреляный

Владимир Иосифович Якубович из Москвы прислал свое письмо в таком конверте, от которого меня сразу бросило в дрожь. "Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР," - вот что напечатано на этом конверте во всю его немалую длину. А вложены в него копии вырезок из старых газет. "В некоторых провинциальных городах: Житомире, Смоленске, Вологде дамы научились шить сапоги и обшивают свои семьи", - заметка из выходившего в Петербурге "Женского вестника", 1909 год. "В Москве строится прядильная, ткацкая и красильная фабрика для обработки волокон крапивы", - газета "Природа и люди", сентябрь 1913 года. "ВЦСПС обратился в президиум ВЦИК с докладной запиской о задолженности по зарплате... В ряде местностей зарплата не выплачивается в течение 3-4 месяцев подряд", - газета "Известия", февраль 1926 года. Много интересного вложил усердный читатель старых газет Владимир Иосифович Якубович в большой, даже очень большой, казенный конверт самого страшного после КГБ советского учреждения - цензуры . Спасибо, Владимир Иосифович. Пришлось, стало быть, служить в этом учреждении?

"Понимаю, что объективно оценивать роль КПСС в создании социалистического государства вам не позволяет служебное положение", - пишет мне Елена Свиридова, явно подразумевая, что "объективно" значит "высоко". Если так, то вы ошибаетесь, госпожа Свиридова. Мое положение позволяет оценивать эту роль исключительно высоко. Без такой партии, особенно без ее управленческой части, ничего бы не вышло.

"За годы советской власти, - продолжает госпожа Свиридова, - создано столько поистине прекрасного: лучший в мире балет, музыка, литература, известные во всем мире спортсмены, талантливые ученые, простые советские люди, способные на героические подвиги в ратном и мирном труде. Почему же вы ссылаетесь только на приевшийся голодомор, ГУЛАГ, очереди? Сколько можно оперировать одними и теми же фактами? Да, мы жили небогато, но зато верили в завтрашний день, у нас было хорошее настроение, люди выходили вечерами на прогулку семьями. А теперь не живут, а выживают. Если вы сможете превозмочь себя,“ - опять обращается она ко мне, - и объективно осветить теперешнюю жизнь в сравнении с тем, что мы потеряли, я переменю свое мнение о вас."

Ничего нет проще, госпожа Свиридова. Заявляю во всеуслышание: знаю и признаю, что вам и многим вокруг вас сегодня хуже, чем при коммунизме. Как бы я мог этого не знать и не признавать, если я завален такими письмами, как ваше?

Я подчеркнул в вашем письме, госпожа Свиридова, слова: "Да, мы жили небогато..." А ведь это, по писаным и неписаным законам того времени, есть не что иное, как клевета на советский общественный, экономический и какой там еще строй! Людей, бывало, сажали за такую клевету. Разве не нам с вами говорилось уже в детском саду, что мы живем богаче всех на свете? Разве не мы с вами должны были знать наизусть ленинское положение, согласно которому победит тот строй, при котором люди будут лучше жить? Иначе говоря: потерпит поражение тот строй, о котором даже такие преданные ему люди, как вы, скажут: "Да, мы жили небогато..." И никаких "зато", госпожа Свиридова! Все эти ссылки на балет, на веру в будущее - хорошая мина при плохой игре. Строй, на который вы так надеялись, потерпел поражение в главном - в главном с точки зрения самого Ленина: в производительности труда. И вы сейчас на себе испытываете последствия этого поражения.

Вера Романовна Линник из села Ивановка Николаевской области (район указан неразборчиво) прислала письмо, в котором много раз отзывается о нас по-матерному. Ее герой - белорусский президент. "Белоруссия во главе с несгибаемым ленинцем А.Г.Лукашенко, дай ему Бог здоровья на сто лет вперед, положила ( что именно положила, сказано прямо) на всех предателей." Именно он, как она надеется, сделает так, что скоро земля будет гореть под нашими ногами и "будете вы все ,“ - пишет она, - удирать в Индийский океан сбивать пламя, где и найдете себе погибель." Отдельно обращается ко мне: " Не пора ли тебе немного укоротить язык, Стреляный? Берегись, ты уже многих заинтересовал своей личностью. Бог шельму метит и напустит на тебя дьяволов." Верующая, видно, женщина, слово "Бог" употребляет не так часто, как другое из трех букв, но так же, кажется, привычно.

Когда я прочитал ваше письмо, Вера Романовна, я сразу вспомнил свою последнюю поездку по вашей области - Николаевской. Примерно так, как вы в своем письме, матерились в одном колхозе доярки. Очень хорошо это запомнил, потому что их речь поразительно не сочеталась с природой - с тихим вечером и тихим морем, вернее, лиманом. Дело было ранней весной 1990 (или 1989) года. Сначала я походил у лимана, потом решил зайти в коровник. Коровник стоял на взгорке, я шел к нему лугом, с удовольствием дышал морем и оживавшей травой . Постепенно, правда, приближались запахи навоза и силоса, но это тоже было мне в удовольствие. Потом открыл дверь коровника - и услышал ваш мат, Вера Романовна. Говорю "ваш," потому что очень даже не исключено, что село называлось Ивановкой, а под одной из коров сидели с подойником именно вы и в полный голос поминали, как и теперь в своем письме, мать, Бога и всех архангелов. Тогда я был ни при чем - на меня вы со своими товарками не обратили внимания, высказывались о коровах и советской власти.

Не знаю, нужно ли говорить госпоже Линник и госпоже Свиридовой то, что так или иначе звучит в каждой передаче "Ваши письма" - вынужденно звучит. В Советском Союзе была такая секретность, что до сих пор в сознании очень многих людей - причем, людей разных взглядов - не отражена главнейшая сторона той жизни. Страна работала на ожидавшуюся со дня на день войну. А до бесконечности работать на войну невозможно. Все перекашивается, все уродуется, население приучается к стадной жизни, к погоняле, оно перестает желать другой жизни, это все сказывается на политике верхов - и все вместе приводит к тому, что коммунизм уже давно остался позади, а страна никак не оклемается. Поезжайте как-нибудь в Николаев, госпожа Линник, походите там, поспрашивайте людей - сколько человек из десяти так или иначе работали на войну.

" Известно, что у народа перед лицом смертельной угрозы обычные законы идут вразнос,“ - пишет Вадим Волошин из Донецка. - Причем, почти по Толстому: все счастливые народы счастливы одинаково, все несчастные - несчастны по-разному. Разные и их действия. Чтобы почувствовать состояние чеченского народа, надо взять во внимание две цифры. Народ, в котором 400 тысяч зарегистрированных избирателей, потерял во время войны 100 тысяч человек убитыми." В скобках автор пишет: "проверить бы". Число избирателей, господин Волошин, проверить легко - 500 тысяч. С убитыми сложнее. Называются разные цифры, но даже если не 100 тысяч, а 50, вы все равно правы, когда пишете об особом состоянии народа, понесшего такие потери.

"Это состояние, - продолжаю читать письмо Волошина- проявилось рейдом Шамиля Басаева и теперь вот публичными казнями. По сути, это не что иное, как жертвоприношения, которые народ совершает в попытке спасти себя. Как всякие жертвоприношения, эти требуют публичности. Как всякие жертвоприношения, эти не обязательно приводят к тем результатам, которых от них ожидают. Судить о таких событиях, находясь вне трагедии, очень трудно. Нужно стараться относиться с пониманием, особенно русскому народу. Недавно какая-то газета напечатала приблизительно следующее: "Чеченцы вроде французов, только хуже одеваются и любят смотреть, как люди умирают." Больно и стыдно читать такие слова. Волошин Вадим Архипович, Украина, Донецк."

В дополнение к тому, что написал господин Волошин, можно напомнить, что очень многие жители России тоже за то, чтобы прилюдные казни совершались от Москвы до самых до окраин.

Не буду спорить, Вадим Архипович: жертвоприношение так жертвоприношение. Конечно, жертвоприношение... Но я вижу в этих казнях и намек - намек, который чеченец-богач дает чеченцу-бедняку. "Не вздумай покуситься на мое богатство!" Чеченцы ведь были первым народом Советского Союза, который вспылил на своих мироедов. С этого, собственно, и началась чеченская трагедия. Скоро будет десять лет, как я рассказал по "Свободе" о чеченском селе, жители которого выпороли председателя и секретаря сельсовета. У мужиков лопнуло терпение... На войне нажились не только московские военные и штатские генералы. На войне нажились многие их враги в Чечне, некоторые нажились неимоверно. С другой стороны, война обездолила чеченское народное большинство. Чеченский богач никогда так не боялся этого большинства, как сегодня. Если бы Россия могла как-то помочь чеченскому бедняку в обход чеченского богача, хорошо было бы всем, но это, кажется, невозможно.

Что касается жертвоприношений, их роли в народной жизни, особенно жертвоприношений бессознательных, то мысль об этом и мне нередко приходит в голову, Вадим Архипович. На Украине, например, сейчас обсуждают государственные стандарты образования. Внешне самое обыкновенное дело: спорят о русской литературе, что взять из нее в программу национальной школы, а на деле тоже действо... Западная Украина, если судить по ее печати (и, конечно, только по печати), предпочла бы не брать ничего, но поскольку что-то взять все-таки придется, разговор об этом используют для другого: как очередной повод соорудить чучело русского медведя и сжечь его. "Неужели после Эзопа нет баснописцев, только один Крылов заслуживает внимания?" - пишет одна учительница математики во львовской газете. Она против того, чтобы ее сын изучал Белинского,Жуковского, Пастернака. Изучение Гоголя она приветствует, но как "украинского, - цитирую, - писателя, который не мог писать на родном языке, потому что это ему запрещали валуевские циркуляры. Но посмотрите,“ - призывает она своих соотечественников, “как поэтично он пишет о родной Украине и как остро изобличает российский безмозглый государственный аппарат ("Ревизор"), да гнилую и бесчеловечную ментальность российского общества ("Мертвые души")".

Я взял это из газеты, которую вложила в свое письмо на "Свободу" другая львовская учительница, русская, не знаю, какой у нее предмет. Она спрашивает, представляю ли я себе, как посмеялся бы Гоголь, узнав, что "всю свою творческую жизнь был тайным членом РУХа: с личными инструкциями Черновила и Лукьяненко внедрился в ряды русских классиков, чтобы подрывать империю изнутри, как Штирлиц подрывал третий рейх." В общем, есть в этом письме все, что может сказать в таком случае человек, оскорбленный в своих понятиях и чувствах. В своих... Но не допускающий и мысли, что другой человек тоже оскорблен в своих понятиях и чувствах .

Впервые я был во Львове вскоре после того, как там появились иностранные студенты, это были, в основном, африканцы. Ради них, но не спрашивая их, украинский язык в местных вузах срочно заменяли русским. Униженными тогда чувствовали себя все во Львове, ведь это единственный большой украинский город, где издавна природно господствует украинский язык, но протестовать решались единицы - их изгоняли, некоторых отправляли за колючую проволоку. Как раз тогда посадили Черновила, вынесли расстрельный приговор Левку Лукьяненко. Бесконечно грустно, что кого-то из-за этого теперь раздражает само звучание русской речи. Но не больше радости - читать письмо человека, который не понимает, откуда эта болезнь, только смеется над несчастным, только злится на него, не напомнит себе: "Да ведь на моих же глазах и не кто иной, как люди моего языка, сделали этого человека калекой! За что они его так долго и так сильно обижали, что у него помутился разум? Разве то, что почти все львовские студенты и профессора хотели учиться и учить на украинском языке, - преступление? Разве можно мучить людей за такие дела? "

То, что выкрикивают эти люди сейчас в своих газетах ( в письмах на "Свободу" тоже - будем считать, что отвечаю сразу на все) о русских писателях, о России русская учительница из Львова называет дурью, дремучестью и бесчинством распоясавшихся молодчиков разного возраста. Но мы с Вадимом Архиповичем Волошиным знаем, что это - действо, и что за действо. То, что оно в первобытном духе: тут и проклятия, и заклинания, и сжигание чучел, придает ему не комизм, а глубокую, трагичную серьезность.

Одно зрелище - когда люди просто дурачатся вокруг костра, другое - когда они решают свою судьбу вокруг костра ( пытаются, как умеют, решить ее), чувствуя, что могут исчезнуть как племя со своим неповторимым лицом, чувствуя, как трудно сохранить свое лицо. С виду никакой разницы: прыгают, выкрикивают что-то не всегда благозвучное и внятное, а разница такая громадная, что не заметить ее, кажется, невозможно, если смотреть в корень чуть-чуть добрее, чем обычно. Заметить, что не от большого ума сбрасывают с парохода украинской современности Пастернака, а Гоголя, для которого Русь-тройка была дороже всех троек на свете, считают тайным ненавистником России, - нетрудно. Труднее отдавать себе отчет в том, что, кроме не очень большого ума, здесь есть очень большая и законная обида.

"В своих передачах вы предостерегаете нас от злобы,“ - пишет Александр Егорович Лукин из Солнечногорска Московской области. - Я ничем не одержимый, не считаю себя злым человеком, но вещи, по-моему, надо все-таки называть их именами. Терпимость к идеологическому сумасшествию чревата тяжелыми последствиями. Опасность коммуно-фашизма не исчезла. Сейчас он с помощью генералов Рохлина, Родионова, Макашова ищет лазейки в армейскую среду, их ведет пример Ленина, и это опасно." Господину Лукину 62 года, 32 из них он провел в армии, 4 года служил на атомном полигоне на Новой Земле, подполковник в отставке. "Меня буквально потрясли ,“ - пишет он, - яркие и точные слова, которыми русский писатель Иван Бунин в двадцатые годы описал Ленина: "Ленин - выродок, нравственный идиот от рождения, разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек. Ленин - бешеный и хитрый маньяк." Я не думаю, Анатолий Иванович, что Бунин был злобен, давая эту правдивую характеристику авантюристу. Сейчас решается вопрос о захоронении чучела, которое хранится в мавзолее на Красной площади. Я бы поступил, как в кинофильме "Покаяние": под откос его! " Господин Лукин считает серьезными ошибками Ельцина, его ближайших сотрудников, его режима то, что не были осуждены путчисты, не была запрещена государственная служба всему командному составу коммунистической власти, то, что зюгановцам и жириновцам было позволено участвовать в политической жизни. "Коль уж взялись бороться с мракобесием, надо было идти до конца", - пишет он.

И, наверное, пошли бы до конца, Александр Егорович, если бы знали, что большинству людей после коммунизма надолго станет не лучше, а хуже, чем при коммунизме. Ельцин, как мы помним, очень рассчитывал, что станет лучше, обещал, что станет лучше, был уверен, что станет лучше. Если бы он знал, что станет хуже, что совершит столько тяжелых ошибок, он наверняка постарался бы с самого начала закрыть дверь в политику тем своим противникам, кого вы называете мракобесами. А теперь уже поздно. Теперь с ними бороться можно только улучшением дел в стране.

Специалист по бытовой радиотелевизионной аппаратуре Подгурский Георгий Сергеевич пишет нам из больницы ("вот куда пришлите своего корреспондента"). Если бы не заболел, то не написал бы, "времени, - говорит, - на такие глупости нет, надо выживать, а не письма на "Свободу" писать". За последние годы он пришел к выводу, который уже не переменит. Читаю: "Никто не знает и не хочет знать истину. Информация всех агентств тенденциозна, защищает интересы и выгоду тех, кто их финансирует, а кто финансирует, тот не живет по законам природы, Бога, заповедям Христа и по наследию величайшего русского мыслителя Льва Николаевича Толстого. А потому не остается ничего другого, как уйти во внутреннюю эмиграцию ко всем общественным системам и ко всем государствам."

В этом письме любопытная подмена слов. Одно иностранное слово - "эмиграция" употреблено вместо другого иностранного - "оппозиция". Человек явно ко всему в оппозиции, а говорит, что хочет ото всего отстраниться - уйти в эмиграцию. Хорошо было раньше: разочаровывались только в коммунизме, поскольку ничего другого не знали. Теперь знаем и другое, знаем, так сказать, все - и разочаровываться приходится во всем.

"Русские люди разбросаны по всему свету, и живут они всяк по-своему, - пишет Ильин Валерий Семенович. - Живут они в квартирах, в собственных домах, в шалашах, под заборами. Сам я обитаю на чердаке. Я за свою жизнь сменил более сорока предприятий, организаций, колхозов-совхозов, изъездил белый свет вдоль и поперек. Работал шофером, шахтером, монтажником, проводником-электромонтером почтовых вагонов, дорожным рабочим, скотником. Недавно я ходил по дворам и копал огороды. Платили куриными яйцами. Яйца я продал на базаре и на вырученные деньги посылаю вам свою бандероль. Что в ней? Мои стихи. Если они вам понравятся, прошу их выпустить в Москве отдельной книгой под названием "Поющий чердак", тиражом 500 экземпляров. 450 я отдаю вашей редакции, а пятьдесят прошу прислать мне. Я эти пятьдесят экземпляров реализую и буду иметь на хлеб. А будет у поэта хлеб, он сможет написать новые книги. Ильин Валерий Семенович."

Уважаемый господин Ильин, радио "Свобода" не занимается издательской деятельностью, как и любым другим предпринимательством, - мы организация некоммерческая. Из того, что вы прислали, мне больше всего понравилось письмо - поэтому его и прочитал вслух.

Человек, не назвавший ни себя, ни своего адреса, пишет: "Обратил я внимание на некоторую затрудненность, с которой вы, Анатолий Иванович, отвечаете на вопросы типа "как жить?" Прежде всего, посмотрим, кто вам их задает. Люди, которые упорно ходят на работу, хотя им за нее не платят. Матери, которые безропотно отпускают своих сыновей на войну с собственным народом. Учителя, которые так и не научили своих питомцев строить коммунизм, а теперь требуют денег за то, что точно знают, как научить их строить капитализм. Офицеры, вешающиеся, словно беременные гимназистки. Мой первый совет им такой: не плачь, не бойся, не проси. Второй: не проси. Третий: не плачь. Четвертый: не бойся. Тем, кому не подходят эти четыре совета, даю пятый: плачь, бойся и проси - и подсказываю через вас, Анатолий Иванович, адреса: кому плакаться, кого бояться и у кого просить. Правительство, партии, спецслужбы, бандиты, буржуи как отечественные, так и заокеанские. Возможны и советы более конкретные. Жалуется, что есть нечего - расскажите ему, что картошку-скороспелку можно подкапывать уже через 40-60 дней после посадки. Пишет, что не ел мяса со времен коммунизма - отвечайте, что двухмесячный кролик, выращенный по интенсивной технологии, весит два кило, а из индюшонка за лето вырастает пудовый монстр. Можно назвать и целый ряд съедобных дикорастущих для тех, кто совсем ничего не научился делать за свою жизнь. Только политике их учить не нужно, Анатолий Иванович. Должны переболеть сами. Вполне возможно, и нескольких поколений не хватит для устройства нормальной жизни, и это тоже нужно говорить им прямо, не вилять. Не будете вы, дорогие мои соотечественники, хорошо жить никогда, потому что сами этого не хотите."

Так заканчивается это письмо.

В эфире был очередной выпуск программы радио "Свобода" "Россия вчера, сегодня, завтра". Режиссер Аркадий Пильдес, редактор и ведущий Анатолий Стреляный. Наши адреса. Московский: 103006, Старопименовский переулок, 13, корпус 1. Пражский адрес: Радио "Свобода", улица Виноградска, 1, 11000, Прага, 1. Чехия.