Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
17.5.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[08-06-05]
Поверх барьеров - Европейский выпускЗатерянный роман Александра Дюма. Портрет русского европейца: Николай Карамзин. Драматическая судьба Иржи Мухи. Искусство датского бутербродаРедактор и ведущий Иван Толстой Дмитрий Савицкий: Александр Дюма нашел себе нового издателя! 136 лет спустя после последней публикации в еженедельнике Moniteur Universel роман вышел на прошлой неделе в Париже в издательстве "Фебюс": 1074 страницы плотной прозы, закрывшие окончательно странный просвет в истории Франции, период с 1797 года (действие романа "Соратники Иегу") и по 1815 год (события романа "Граф Монте-Кристо"). Добавлю, в истории Франции а ля Дюма, так как писатель позволял себе немало вольностей, как в интерпретации событий или описании персонажей, так и в смещении дат. Казалось бы, все произведения Дюма давным-давно опубликованы. Время от времени исследователи творчества писателя находили какие-нибудь письма или заметки (пьеса "Похитители Золота"), но не более того. И вдруг - потенциальный бестселлер маркиза Александра Дюма Давида де Ла Пайетри, напрочь забытый роман: "Рыцарь Святой Эрмины"! Поясню. "Рыцаря Святой Эрмины" Александр Дюма начал писать в 1869 году. По тем временам романы в журналах назывались, как и положено, фельетонами, то есть - повестями или романами с продолжением. Именно так и писали авторы в 19 веке: на живую нитку. Первая глава романа-фельетона "Рыцарь Святой Эрмины" появилась в газете Moniteur Universel 1 января 1870 года. Последняя глава должна была выйти в ноябре. Но великий писатель, одаривший нас пленником замка Иф, мушкетерами, соблазнительной королевой Марго, тьмой графинь и баронов, графом Калиостро (который по идее Дюма и подготовил французскую революцию), фантастической поваренной книгой и бесценными воспоминаниями, к ноябрю писатель был болен, а 6 декабря покинул наш грешный мир. Из вышесказанного следует, что "Рыцарь Святой Эрмины" был опубликован Moniteur Universel, но - без последней главы! Честь ее дописать и стать соавтором Александра Дюма, досталась самому известному на нашей планете Дюма-веду, Клоду Шоппу: Клод Шопп: Я искал, не помню, что именно, в "Архивах Сены":То ли дату рождения чьей-то любовницы, не могу вспомнить: А в те времена ждать в "Архивах" приходилось довольно долго, впрочем, как и нынче. И чтобы чем-то заняться в ожидании, я открыл регистр картотеки и естественно заглянул на букву "Д": И вдруг вижу: есть письмо, текст, от руки писанный Дюма, под названием "Долг Жозефины". Я заказал этот текст и весьма удивился. В нем шел разговор о романе, который вроде бы выходил в Moniteur Universel, романе, который мне не был знаком: Дмитрий Савицкий: Клод Шопп подозревал, что существует какой-то текст, намеки на который были разбросаны в романах "Соратники Иегу" и "Белые и Синие". Как оказалось, "Рыцарь Святой Эрмины" был частью как раз этой трилогии. Всего у Шоппа ушло целых 17 лет на поиск текста, на тщательную проверку, так как в Moniteur Universel была тьма ошибок и опечаток, на исправления и на создание (сочинением это не назовешь) на базе данных, на логике интриги - последней главы. Собственный текст Клода Шоппа завершающий исторически последний роман Дюма, в тексте издания выделен курсивом. Вот как сам Клод Шопп рассказывает о своем открытии: Клод Шопп: Прошло какое-то время, и я обнаружил среди бумаг, дома, этот текст, уже перепечатанный, и подумал, что пора было бы попробовать разыскать сам роман. После долгих размышлений я пришел к выводу, что если текст существует, он должен быть, скорее всего, в Moniteur Universel в эпоху конца Империи. Потому что писать о "Долгах Жозефины" в журнале все еще являющемся журналом официальным, было бы (до конца империи) вряд ли возможно: Публикация стала бы возможной лишь если бы журнал перестал бы быть официальным изданием (Империи). Так что я остановился на дате - 1869, и на первой же бобине фотокопии Национальной Библиотеки я и обнаружил роман, о котором ничего не знал, и о котором никто никогда не упоминал. Естественно, я решил, что это настоящий венец всех моих усилий! И затем, проглядывая журнал номер за номером, я понял, что в течении 9 месяцев, читатели Moniteur Universel читали "Рыцаря Св. Эрмины": Но после волны восхищения перед грандиозностью Дюма, и после чудесного ощущения сделанного открытия, меня захлестнула, назовем это - грусть, так как роман НЕ БЫЛ закончен. Я попробовал было найти окончание в следующих номерах журнала, но это ни к чему не привело.." Дмитрий Савицкий: Человек, которого в эти дни разрывает на части печатная пресса, радио и ТВ, Клод Шопп, у микрофона Франс-Кюльтюр: Последний роман Дюма, видимо, был важен для автора еще и тем, что он впервые вывел на сцену собственного отца, генерала революционной эпохи, сосланного по сути дела, Бонапартом в Виллер-Коттерэ: Вот для тех, кто плохо знаком с биографией Дюма, любопытная выдержка из "Русского курьера" Диктор: "Недавно во Франции переиздан труд Дюма "Путешествие в Россию", которое он совершил по приглашению графа и графини Кушелева-Безбородко. С 15 июня по 3 ноября 1858 года он побывал в Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде, Казани, Саратове, Царицыне, Астрахани и на Кавказе, включая Чечню. Российские цари не любили Дюма, считали его "вольнодумцем". Третье отделение докладывало монарху о всех его передвижениях, встречах, застольях и любовных интрижках. Для Дюма инсценировались на Кавказе лихие "схватки с горцами", которые он запечатлевал в своих дневниках. От путешествия в наше отечество остался небольшой роман о декабристах - "Учитель фехтования", а также переводы стихотворений Пушкина и Лермонтова" Дмитрий Савицкий: Что ж, вот вам напоследок первые строки романа: Диктор: - Ну, наконец-то мы в Тюильри, - сказал первый консул Бонапарт своему секретарю Буррьену, входя в тот самый дворец, где Людовик Шестнадцатый в последний раз останавливался на пути от Версаля к эшафоту. - Имеет смысл здесь задержаться.. Было около четырех пополудни 30 Плювиоза 8 года революции, когда эти вещие слова были произнесены. Именно через год, день в день, после того как первый консул въехал во дворец, открывается наше повествование, которое продолжает наш роман "Белые и Синие", закончившийся бегством Пишегрю де Синнамари, а также продолжает и роман "Соратники Иегу", оборвавшийся на казни Рибьера, Жаиаса, Валенсоля и Св. Эрмины. Что касается Бонапарта, то он в ту эпоху был всего лишь генералом, и мы с ним расстались в тот момент, когда он, покинув Египет, ступил на землю Франции: С тех пор, с 24 Вандемьера года 7-го, он свершил немало дел:" Дмитрий Савицкий: Остальное, когда вы получите толстый том Дюма - в собственные руки: Иван Толстой: Портрет русского европейца. Сегодня - Николай Карамзин. Его представит Борис Парамонов. Борис Парамонов: Николай Михайлович Карамзин (1766 -1826) - просвещеннейший русский европеец, человек, основавший журнал "Вестник Европы", этот в течение ста лет бастион либерального западничества в России. Но в мировоззрении самого Карамзина русское западничество существенно, хотя и прикровенно надломилось. Это было отражением кризиса самой европейской культуры, краха идеологии Просвещения в событиях французской революции конца 18 века. Карамзин был глубоко разочарован революцией, как буквально все мыслившие люди того времени. Рушилась главная иллюзия Просвещения: представление о достижимости царства разума методами политического действия. Но реакционером Карамзин отнюдь не стал: он стал консерватором, просвещенным консерватором. Это чрезвычайно ценный культурный тип - и чрезвычайно редкий как раз в России. Духовный опыт Карамзина впечатляюще выразился в главной его работе - многотомной "Истории Государства Российского", бывшей сенсацией своего времени и едва ли не первым бестселлером в России. Известны слова Пушкина о Карамзине: это Колумб, открывший Россию. Но любой разговор о Карамзине нужно начинать с другого его сочинения - замечательной книги "Записки русского путешественника". Эту книгу и сейчас можно читать. Пожалуй, самое в ней интересное - впечатление Карамзина в революционной Франции. Он был там в 1790 году, еще до начала главных кровопролитий, но многое уже их предвещало. В "Письмах" немного сцен революционных будней, но они написаны с замечательным реализмом: бунт пьяных солдат в Страсбурге, заставляющих пить проезжающего прелата "за здоровье нации", несостоявшийся самосуд в Париже, толпы праздных соглядатаев - "с величайшим небрежением одетых людей", - слоняющихся в королевском дворце Тюильри, рассказ о скульпторе Маттисоне, жалующемся автору на то, что его отрывают от работы дежурствами в национальной гвардии; возникает зримая картина упадка, хаоса. А впереди был якобинский террор, понятно, не способствовавший тем идеализациям, той легенде о революции, которая возникла позднее. Карамзиным же уроки революции резюмировались так: Диктор: "Всякое гражданское общество, веками утвержденное, есть святыня для добрых граждан, и в самом несовершенном надобно удивляться чудесной гармонии, благоустройству, порядку. "Утопия" будет всегда мечтою доброго сердца или может исполниться неприметным действием времени, посредством медленных, но верных, безопасных успехов разума, просвещения, воспитания, добрых нравов. Когда люди уверятся, что для собственного их счастия добродетель необходима, тогда настанет век златой, и во всяком правлении человек насладится мирным благополучием жизни. Всякие же насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот. Легкие умы думают, что всё легко, мудрые знают опасность всякой перемены и живут тихо". Борис Парамонов: В "Письмах русского путешественника" Карамзин рассказывает, как в Германии он на вопрос Виланда: "Что у вас в виду?" - ответил: "Тихая жизнь". Европеизм Карамзина - вот эта "тихость" как идеал, сама культура исключительно как "тихость". Конечно, это лучший из идеалов, но ведь это наиболее неосуществимая утопия. Однако от этой утопии Карамзин не отказался - и это определило все его оценки, самую его реакцию на мир. Понятно, что бунтовщиков он жаловать не мог; отсюда и отношение его - резко негативное - к попытке декабристов. Отсюда и глубокая внутренняя противоречивость, расколотость, несведенность, дисгармоничность его мысли, точно подытоженная в словах американского исследователя Карамзина Дж. Блэка: Диктор: "Он поддерживал самодержавие, но был сформирован просвещением; защищал крепостное право, но ненавидел деспотизм; горячо верил в законность, но гнушался конституциями". Борис Парамонов: А вот слова самого Карамзина в одном из его писем: Диктор: "Не требую ни Конституции, ни Представителей, но по чувствам останусь республиканцем и притом верным подданным Царя русского: вот противоречие, но только мнимое". Борис Парамонов: Это, конечно, настоящее противоречие, примиряемое не в мысли Карамзина - ибо это невозможно, - но в личности его, в достоинстве всего его поведения: есть люди, которым не нужна конституция для того, чтобы быть европейцами, - которые делают не историю, а биографию. Давая Карамзину общеобязательную в русской культуре ориентацию по отношению к славянофильству и западничеству, нельзя не вспомнить исключительно проникновенное суждение Аполлона Григорьева: Диктор: "Славянофильство почему-то присвоило себе почти исключительно это великое и почтенное имя; но его точно с таким же правом может присвоить себе и западничество: (Карамзин) обманул современную ему действительность: он подложил требования западного человеческого идеала под данные нашей истории, он первый взглянул на эту странную историю под европейским углом зрения". Борис Парамонов: Эти слова наводят на правильный угол зрения в оценке "Истории Государства Российского", написанной Карамзиным. Известно, что это консервативная, монархическая история. В формуле Карамзина: "Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием" - это неверно хотя бы потому, что в домосковской Руси никакого единоначалия не было. Формула эта - типичный пример истории как политики, обращенной в прошлое. Чтобы понять замысел Карамзина - апологию самодержавия, - нужно вспомнить одну его статью 1802 года, под названием "Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени", написанную как раз тогда, когда во Франции после бурь революции установилось некое видимое спокойствие: Диктор: "Французская революция, грозившая ниспровергнуть все правительства, утвердила их. Если бедствия рода человеческого в каком-нибудь смысле могут назваться благодетельными, то сим благодеянием мы, конечно, обязаны революции. Теперь гражданские начальства крепки не только воинскою силою, но и внутренним убеждением разума". Борис Парамонов: Вот этот опыт европейской, новейшей для Карамзина истории он перенес на Россию, экстраполировал на многовековую ее историю результаты нескольких лет французского развития. Воинская сила, оказавшаяся в гармонии с убеждением разума, о которой говорил здесь Карамзин, - это первый консул Бонапарт, в скором времени ставший императором Наполеоном. Сильная власть показала себя - в который раз? - источником самых кровавых потрясений. Власть, тем более неограниченная, редко создает "тихость", даже если ей этого хочется. Иван Толстой: Иржи Муха - писатель, сын прославленного чешского художника и декоратора Альфонса Мухи. Драматическая судьба писателя - в рассказе Нелли Павласковой. Нелли Павласкова: Иржи Муха, сын художника Альфонса Мухи, родился в 1915 году в Праге. Но детство и юность прожил во Франции, США, в Германии, Италии и Швейцарии. Вместе с отцом вернулся в тридцатые годы в Прагу, где закончил два университетских факультета - медицинский и филологический по специальности История искусств и ориенталистика. Двадцатичетырехлетним он бежал из оккупированной Праги, где после допроса в гестапо умер его отец, бежал во Францию и вступил добровольцем во французскую армию, в Первую чехословацкую дивизию простым солдатом, несмотря на то, что врачи нашли у него порок сердца. Иржи Муха просто не мог смириться с тем, что Европа сдается Гитлеру без боя. Еще в 37 году он пытался уехать в сражающуюся Испанию и вступить там в одну из интернациональных бригад. Муха прошел во Франции через ад отступления и жестоких боев и в числе последних бойцов добрался до Англии. Там он служил в королевских военно-воздушных силах, писал статьи для Би-би-си и чешской эмигрантской газеты. В 43 году в Лондоне выходит и его роман "Мост" о военных перипетиях во Франции трех чехословацких бойцов: еврея из области Подкарпатской Руси, моравского студента из Брно и чешского скульптора из Праги. Роман кончается поражением Франции. Муха рвался на фронт и 15 апреля 43 года отбыл на боевые позиции, как военный корреспондент Би-би-си. Тогда же он начал писать "Огонь против огня" - военный дневник, возникавший прямо на месте боев. А бои это были непростые. Муха участвовал в кровавой операции Оверлорд - высадке союзников в Нормандии. Хотя его статус был - военный корреспондент, он добился прямого участия в военных действиях в рядах пехотинцев. Позже в одном интервью он сказал: Диктор: Причина моего тогдашнего поведения была понятна: мне всегда нравилось быть там, где, прошу прощения, горело под задницей. Признаюсь: меня погоняло и журналистское тщеславие: я знал, что только таким образом я, в отличие от других военных корреспондентов, раньше их попаду на линию огня. А вообще никто из нас, принявших участие в крупнейшей военной операции истории, во вторжении на европейский континент, не мог подавить в себе нетерпение. Нелли Павласкова: Муха принял участие в генеральном наступлении союзников, закончившимся взятием Туниса. Тогда же, став воином Первой американской дивизии, он участвовал в боях и вскоре через Каир, Тегеран и Палестину был переброшен в Тобрук - стратегический порт, который защищали чехословацкие воины. После этого - Индия, Китай, Бирма, бои с японцами вместе с бойцами Китая. Получил сполна все, что можно получить в этой части света: сражения в джунглях, изнурительные переходы, непрекращающиеся ливни. Муха, умевший с естественной элегантностью общаться в парижских салонах с самой избранной публикой, легко переносил и жизнь в джунглях, со стоическим спокойствием умел избавляться от гигантских пиявок, присасывавшихся к ногам во время переходов. Он просто научился жечь их сигаретой. Муха писал репортажи и фотографировал надежной лейкой, снимки научился проявлять прямо на месте, его фотографии печатались во всех журналах мира. Суть журналистских успехов Мухи заключались в его личной отваге, таланте и интуиции, а также в знании семи языков, в том числе и арабского. Муха хорошо владел еще одной тайной успеха военного журналиста, позже он напишет: Диктор: В тот момент, когда репортер, потрясенный значительностью собственной персоны, начинает описывать свои личные переживания, он обедняет репортаж, обворовывает читателя, но, в первую очередь, он не играет фэр плей по отношению к тем, кто там был с ним на поле сражений и кто, собственно, стал главным героем побед или поражений. Нелли Павласкова: Май 45 года застал Муху в Гамбурге. Услышав о Пражском восстании, он помчался в родной город и вошел в него еще до прихода Красной Армии. Ему, и советскому военному корреспонденту и писателю Борису Полевому принадлежит первенство: они были первыми репортерами, опубликовавшими за границей фотографии освобождения Праги. В 1951 году Иржи Муха был обвинен коммунистическими властями в шпионаже, осужден и брошен в тюрьму, а потом переведен в концлагерь на тяжелую работу в шахте. В 54 году после смерти Сталина и Готвальда был выпущен на волю. Его постигла судьба многих чешских героев войны, воевавших в западных армиях и впоследствии репрессированных коммунистическими властями. Свою лагерную жизнь политзаключенного Иржи Муха описал в двух романах: "Холодное солнце" и "Мариэтта в ночи". Романы вышли в либеральные шестидесятые годы, и тогдашняя критика о них писала: Диктор: Герой "Мариэтты в ночи" после незаконного осуждения работает на шахте, где попадает в завал. Ожидая спасения, герой вспоминает важнейшие этапы своей жизни, заселенной многими женщинами, которых он любил и которые любили его. Главная из них Мариэтта обречена стать в центре интересов разных разведок, против своей воли она вынуждена доносить на любимого человека. В этом романе, как и в "Холодном солнце", есть все реалии, описанные уже Солженицыным в его "Иване Денисовиче". Но разница в том, что герой Солженицына принимает новую лагерную реальность как данность и покорно с ней примиряется. Но для героя Мухи ситуация более тяжелая: он не может и не умеет смириться с унижением, ибо он помнит СВОБОДУ. В бесчеловечные условия лагеря был брошен тонкий и образованный европеец, столкнувшийся с пещерными нравами своего, казалось бы, просвещенного века. В романе автор вспоминает и отторжение Судет от Чехословакии и свои встречи с Мориаком, Томасом Манном, размышляет о творчестве Кьеркегора, Стендаля, Достоевского, Толстого, Мопассана, Флобера и Чапека. Нелли Павласкова: Роман "Мариэтта в ночи" был в некотором смысле провидческим. Последние двадцать лет жизни женатый Муха провел в близких отношениях с экстравагантной пражской журналисткой - агентом (наверное, недобровольным) госбезопасности, что выяснилось после опубликования списков агентов в 90 году и после смерти этой особы. Вообще личная жизнь Мухи тоже достойна пера, и он сам приложил к этому руку. В начале восьмидесятых годов, когда его имя в Чехословакии было запрещено, Иржи Муха издал за границей роман "Странные любови" - о любовных отношениях своей первой жены, композитора Витеславы Капраловой, со своим учителем - великим чешским композитором Богуславом Мартину. Муха назвал эту любовь роковой и немного непонятной. Живущий с 23 года в Париже женатый Мартину встретился с Капраловой в Праге, ему было 47, ей на четверть века меньше. Роман продолжился в Париже, где в доме Мартину двадцатипятилетний Иржи Муха познакомился со своей будущей женой. Почему бездетный Мартину не смог пойти за своей большой любовью, не может ответить и Муха в своей книге. Он цитирует множество писем композитора и его возлюбленной, но и не сомневается в чувстве Витеславы к нему самому. Он пишет: Диктор: Она умела быть верной в своих чувствах сразу нескольким мужчинам одновременно и каждый раз искренне. Она любила телом и головой. Нелли Павласкова: Почувствовав в сороковом году какого-то нового соперника, Муха женится во Франции на Капраловой, Мартину остается со своей женой, но готовится уехать на турне в США с женой Мухи. Но тут в любовный четырехугольник вмешивается Гитлер, Муха идет в армию, Мартину с женой и любовницей собираются в эмиграцию, но Витеслава заболевает, и Иржи увозит смертельно больную жену в больницу в Монпелье. 16 июня 40 года она умирает в его объятиях. Вторая жена Иржи Мухи тоже была композитором. На этот раз ирландским. Ныне здравствующая Жеральдина Муха вспоминает: Диктор: Я встретила Иржи весной 41 года в английском городке Лемингтон, где была в гостях у тети. Однажды я была приглашена на вечеринку и не могла отыскать нужный мне дом. Тот же самый дом разыскивал и молодой красивый человек в форме французской армии. Мы шли на одну и ту же вечеринку, этот молодой военный был Иржи, и поэтому я всегда рассказываю, что я его подобрала на улице. Потом я уехала в Лондон, и Иржи меня разыскал. Моим родителям очень не нравились наши отношения, но шарм Иржи победил сначала маму, а потом уже навсегда сразил всех остальных. Через полгода мы поженились. После войны мы переехали в Прагу, где в 48 году родился наш сын Джон, ныне президент Фонда Альфонса Мухи. После того, как Иржи посадили, я отправила сына в Лондон; после оккупации 68 года Иржи тоже эмигрировал, но потом вернулся и посвятил себя популяризации творчества отца, которого в Чехословакии тогда считали буржуазным художником. Потом я жила попеременно то в Шотландии, то в Праге, теперь главным образом в Праге в квартире семьи Мухи, заполненной картинами, плакатами и художественными предметами работы Альфонса Мухи. Нелли Павласкова: Годы после советской оккупации были для Иржи Мухи годами гонения и преследования со стороны органов госбезопасности. Его книги, в том числе и "Жизнь Альфонса Мухи", выходили на Западе, но и в Праге вел он себя крайне независимо и даже вызывающе по отношению к властям. Оставался всегда внутренне свободным. После 89 года он стал председателем чешского ПЕН-клуба, но в 91 году его жизнь прервалась. Через восемь лет после его смерти издательство "Эминент" приступило к выпуску полного собрания сочинений Иржи Мухи в шестнадцати томах. Иван Толстой: Дания славится своими оригинальными бутербродами. Наш копенгагенский корреспондент Сергей Джанян рассказывает об истории датского сэндвича. Сергей Джанян: "Мы гордимся своей скромностью - это наша мания величия наоборот" - слова эти принадлежат датской королеве Маргрете II. И тут ничего не возразишь: о своём вкладе в мировую гастрономию Дания, в отличие от иных стран, с достоинством хранит молчание. А ведь кулинарное чудо "смёрреброд", появившись здесь три столетия назад, получило в скандинавских странах широчайшее распространение В самой Дании его уважительно именуют "королём кухни", а в датском языке есть даже слово "palaeg", обозначающее всё то, что укладывают на хлеб сверху. Бутерброд, вообще-то говоря, - не датское изобретение. Апокрифы гласят, что первый в мире бутерброд изобрел: астроном Николай Коперник, готовивший к обороне польскую крепость Ольштынь во время войны с Тевтонским орденом в XVI веке. Когда солдат крепостного гарнизона внезапно стал косить мор, учёный предположил, что зараза кроется в хлебе, который окрестные крестьяне доставляли загрязненным - и предложил метить чистый продукт, намазывая его сливочным маслом. Идею позже подхватил аптекарь Адольф Буттенадт, с чьей лёгкой руки обычай мазать хлеб маслом распространился вначале в Европе, а затем и по всему миру. А дальнейшие усовершенствования внёс британский аристократ и заядлый картёжник Джон Монтегю, лорд Сэндвич. Чтобы, не отходя от ломберного стола, заморить червячка, да при том еще и не пачкать карты жирными руками, англичанин велел слуге накрыть бутерброды дополнительным ломтиком хлеба - так мировая гастрономия обогатилась понятием "сэндвич". Чтобы у вас после исторического экскурса не возникало вопросов: датский смёрреброд - это "open sandwich" (открытый сэндвич) Национальная фишка датчан - насыщать неброское, доводя его до совершенства. В скандинавский менталитет просто впечатано - еда обязана быть не удовлетворением физиологической потребности, но маленьким праздником. Потому и смёрреброд есть произведение не только кулинарное, но и живописное. Злые языки, впрочем, утверждают, что понятия "датское" в природе вообще не существует. "Исконно наше - чёрный хлеб, картошка "в мундире", да подлива", - подзуживает земляков профессор-историк Йоханнес Слёк, - всё остальное мы переняли у заграницы!" Но датский бутерброд-икебана от этих слов никак не теряет ни во вкусе, ни в эстетике. Тут главное - знать, как его возводить. "Smorrebrod" означает - "намазанный маслом хлеб". И это чистая правда: основой классического смёрреброда является датский ржаной хлеб, покрытый тонким слоем датского же масла - а уже на этом фундаменте монтируют всё остальное - сыр, виноград, свежую редиску и ананас, кусочки крабов, фрикадельки, сырокопченый окорок, язык, ветчину:- вариации просто бесчисленны и никто вам даже примерно не скажет, сколько рецептов существует в природе. Однако, если вам показалось, что датский бутерброд можно склепать по принципу пиццы из холодильных остатков, то это вы сильно ошиблись. Законы местной кулинарии не уступают в суровости восточным адатам. Ренегата, украсившего смёрреброд кусочком маринованной селёдки поверх французской булки, упрекнут: "Что ты ешь, как швед!" - и будут абсолютно правы. Подобная вольность сойдёт с рук лишь по ту сторону Зунда, а в Дании хлебу полагается быть ржаным. Для приготовления же шведских бутербродов, кроме уже упомянутого белого хлеба используются другие сорта: сладковатый черный, можжевеловый с тмином, рогалики, крекеры, сухари: Демократичный и элегантный одновременно смёрреброд - воистину датское "всё". Ежеутренне с уличных лотков, прилавков супермаркетов и специализированных магазинов расходятся по стране стандартные наборы упакованных бутербродов, а в ресторанах (да, да, есть и такие!) два-три смёрреброда вполне могут заменить собою обед. История всемирно известного бутербродного ресторана "Ida Davidsen", что на Большой королевской улице в Копенгагене, берёт начало в 1888 году. Затевалось дело, как винная лавка, - но чтобы не держать клиента голодным, жена владельца лавки Оскара Дэвидсена сообразила скоротать время ожидания заказа затейливыми бутербродами. Побочный сервис оказался доходней виноторговли - и правнучка старого Оскара, Ида Дэвидсен сегодня является продолжателем бутербродного бизнеса уже в пятом поколени. Если пробежаться глазами по полутораметровому списку из 250 наименований блюд (в Дании, если хотят намекнуть на что-то неприлично затянувшееся, говорят - "длинно, как меню у Дэвидсенов"), - то среди сногсшибательных названий, таких как "Ужин ветеринара" или "Весенние предчувствия девственницы" можно встретить имена и вполне реальные. Футболист Микаель Лаудруп, премьер-министр Поль Расмуссен, писатель Виктор Борге - датские знаменитости охотно делятся с бутербродами своими именами. Тем более, что встретить ныне здравствующих из них в этом популярном, вошедшем в книгу Гиннеса заведении - обычное дело. И, разумеется, не избежать вам встречи с самым известным в мире датчанином - один из ресторанных хитов так и зовётся: "Ганс-Христиан Андерсен". Многоярусное сооружение включает в себя горячий бекон, томаты, ливерное патэ с трюфелями, спаржу, креветок и чёрную икру, жареную камбалу, покрытую лососем, капельку приправы "ремюлад" и душистое мясо утки, которую муж владелицы, Адам Сисби коптит вручную. Едят этот кулинарный шедевр, снимая слой за слоем : Как все это съесть? Строго в определенном порядке - сначала рыбу, потом мясо, затем - сыр. И обязательное пояснение: смёрреброд принято есть на тарелке, вилкой и ножом, - но ни в коем случае не руками! Каноны сервировки регламентируют ещё одну традицию - бутербродные темы, каждая из которых представляет законченное блюдо, подаются исключительно раздельно. Впрочем, бывает и так, что вся палитра выложена на одном широком блюде с сегментами... Подают к смёрребродам (и кто бы сомневался?) - знаменитое датское пиво и датскую же водку Аkvavit в крохотных, особой формы стопках. Небходимое предостережение российским неофитам: можно махнуть рюмку разом, - но лучше растяните это удовольствие на весь процесс. В Дании аквавита производится с полусотню сортов - от чистого как слеза, до оттенённого вкусовыми нюансами: тминным, укропным и др. Шнапс предпочтительно пить ледяным, но не будет ошибкой смаковать его и комнатной температуры - на любителя, словом... Пиво к смёрребродам приносят через блюдо, варьируя градус напитка от лёгких сортов до крепкого тёмного, если только вы заранее не предпочли выбрать марку сами. Блюда меняются непринуждённо, словно темы в застольной беседе, время и пространство сгустилось над столом специально для вас, и, наконец, финальный аккорд - вот теперь можете опрокинуть в себя рюмочку шнапса до дна. Эффект потрясающий - в голове проясняется, в здравом уме и сознании вы любите всех вокруг, и начинаете осознавать, что до сего момента жизнь прожили, в общем-то, зря: Времени, разумеется, никто специально не засекает, но бутербродное пиршество обычно длится час-полтора. Потому даже с учётом относительной мягкости датских дорожных законов, после шнапса и пива есть смысл не садиться за руль в течении следующей пары часов: ...Вот, собственно, и всё. Однако, положа руку на сердце, - признайтесь. Нет, правда: Вы ведь уже не сможете чередовать бескрыло - хлеб, масло: - и? Как там насчёт "весенних предчувствий"?.. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
